Германский вопрос, почти полвека державший в напряжении весь мир, питавший противоборство двух систем и военно-политических организаций, уходил в историю. Еще предстояла ратификация договора, вывод советских войск из Германии, действительное, а не бумажное слияние двух германских государств, однако с подписанием договора объединительное развитие в Германии приобретало легальный и необратимый характер.

Неординарность происшедшего 12 сентября определялось не только тем, что формально "закрывался" германский вопрос. Международная атмосфера была перенасыщена ожиданием гигантских преобразований, которым суждено было потрясти мир в последующие годы. Через пятнадцать месяцев перестанет существовать Советский Союз, разделившись на составлявшие его республики. Еще раньше исчезнут Организация Варшавского договора и Совет экономической взаимопомощи. Бывшие союзники по Варшавскому договору начнут свой дрейф в сторону НАТО. В Европе возникнет новое соотношение сил с пока неясными и трудно предсказуемыми последствиями.

Главные действующие лица торжественного акта в "Президент-отеле" о возможных последствиях старались в то время не думать или по крайней мере не говорить. Размышления на эту тему не воодушевляли и к откровенному разговору со своей общественностью не располагали. По традиции говорили о светлых перспективах мирного демократического развития, широкоформатного сотрудничества и грядущего всеобщего благоденствия.

Конфликты в Приднестровье, на Кавказе и в Таджикистане, война в Чечне и на территории распавшейся Югославии еще не омрачили светлых надежд. Все это произойдет позже. Это будет уже другая эпоха и другая тема. Речь же идет о том, как "закрывался" германский вопрос, "открытый" разгромом гитлеровской Германии и подписанием в Потсдаме соглашения держав-победительниц.

От раскола к единству - предпосылки развития

Послевоенная история Европы в значительной мере складывалась под воздействием событий, разворачивавшихся вокруг германского вопроса. Возникновение холодной войны, раскол Европы, многолетнее противостояние двух военно-политических блоков - НАТО и ОВД с сопровождавшей его гонкой вооружений - все это так или иначе было связано с попыткой достичь послевоенного урегулирования в Германии.

Бывшим союзникам по второй мировой войне никак не удавалось выработать согласованные решения в отношении Германии, реализовав тем самым принципиальную схему урегулирования, намеченную в 1945 году в Потсдаме. Слишком далеко разошлись их интересы, слишком глубоким оказался ров между Востоком и Западом, слишком честолюбивыми - амбиции политических руководителей ведущих держав.

Вторая мировая война закончилась, как известно, без подписания классического мирного договора. Само по себе это не внесло особой дисгармонии в международные отношения. История знает немало случаев, когда мирные договоры, демонстрировавшие стремление победителей установить свое полное господство над поверженным противником, давали лишь обратный результат, вызывали враждебную реакцию и создавали почву для новой войны. Такую роль сыграл, в частности, Версальский договор.

После второй мировой войны Германии не были навязаны какие-либо унизительные условия, способные спровоцировать встречную волну агрессивного национализма. Наоборот, ей помогли встать на ноги и политически, и экономически, искоренить нацизм, создать демократические структуры. Возможно, это уберегло мир от новых катастроф.

Тем не менее германский вопрос, оставаясь "открытым", отягощал международные отношения. Правда, это было не противостояние Германии с остальным миром, а противоборство двух противоположных общественно-политических и социально-экономических мировых систем. Речь шла о сохранении и расширении сфер влияния, и ни одна из сторон не хотела уступать завоеванных позиций. В этом проявлялась жесткая реальность силовой политики, которую проводили обе стороны, хотя они и старались не доводить дело до критической черты и периодически обращались к политике разрядки и разоружения, стремясь смягчить конфронтацию.

В конечном счете, к началу 70-х годов стороны пришли к выводу, что надо как-то упорядочить свои взаимоотношения, придать сосуществованию двух систем цивилизованную форму, создать своего рода кодекс поведения, опирающийся на взаимоприемлемые принципы и положения. Был выработан и в 1975 году подписан в Хельсинки Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В последующие годы так называемый "хельсинкский процесс" получил свое продолжение и развитие, возникла Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Опубликованные в последние годы мемуары государственных и политических деятелей различных стран дают возможность лучше понять, какими идеями и целями они руководствовались, начиная и форсируя хельсинкский процесс, как оценивают его результаты. Их мнение относительно роли и значения этого процесса позволяет в известной мере представить, какими они видят его продолжение, его задачи в будущем. Видное место в этих мемуарах занимает тема переговоров о германском единстве.

С точки зрения Запада, хельсинкский процесс должен был привести к коренным преобразованиям в Восточной Европе, обеспечить изменение не только общественно-политического строя, но и экономической системы, переориентировать эти страны на нормы и принципы западной демократии. Сейчас это вполне очевидно для всех, хотя и раньше из этого особого секрета не делали.

Ганс-Дитрих Геншер, возглавлявший в течение 18 лет МИД ФРГ, пишет в своих воспоминаниях, что именно хельсинкский процесс позволил "преодолеть конфликт между Западом и Востоком, создать единую свободную Европу". Он считает решающим, что Заключительный акт был ориентирован не на закрепление статус-кво, а на развитие процесса, на создание "стабильных рамочных условий для Европы", благодаря которым процесс разрядки привел к преодолению статус-кво, причем без тяжелых потрясений и тем более без применения силы. Вывод Г.-Д.Геншера: процесс СБСЕ позволил решить национальную задачу немцев " добиться воссоединения Германии Н.-D. Genscher. Erinnerungen, Berlin, 1995, S. 322, 323..

Но дело, конечно, не только в развитии хельсинкского процесса. Решающее значение имели глубинные изменения в экономическом, политическом положении и в общественной ситуации в Советском Союзе и в государствах Восточной Европы, которые лавинообразно нарастали ко второй половине 80-х годов. К сожалению, руководители этих стран не сумели хотя бы приблизительно оценить характер и последствия происходящего, предугадать, к чему приведет поразительное бездействие 70-80-х и запоздалая активность на рубеже 90-х годов.

В лагере их соперников оказались люди, наделенные более четким пониманием исторического процесса, решимостью не просто плыть по течению, а попытаться вовремя развернуть государственный корабль и поставить паруса под ветер истории. Во многом им это удалось.

Кардинальные изменения на мировой арене, по-новому ранжирующие государства и перераспределяющие их сферы влияния, всегда зависят от потенциальных возможностей правительств воздействовать на происходящее, от их способности и готовности принимать ответственные решения и добиваться их реализации. Сохранение баланса сил обеспечивает статус-кво. Ослабление одной из сторон, неспособность адекватно отвечать на нажим, противостоять ему, создает новое соотношение сил и ведет к выработке правовой базы, фиксирующей сложившиеся реальности. Нечто подобное наблюдалось в Европе на рубеже 80-90-х годов.

Воссоединение Германии немцы по праву расценивают как свое крупнейшее достижение. Они реализовали шанс, который предоставила им история. Канцлер Г.Коль впоследствии назовет объединение страны "подарком истории". Он прекрасно понимал, что в иной исторической ситуации "подарка" могло и не быть. Во всяком случае, даже в конце 1989 года среди политической элиты ФРГ было распространено мнение, что объединение Германии - дело далекой исторической перспективы. В ФРГ серьезно отнеслись к высказываниям М.С.Горбачева в беседе с Президентом ФРГ фон Вайцзеккером в июле 1987 года в Москве и в ходе визита советского руководителя в ФРГ в июне 1989 года, когда он заявил, что вопрос о воссоединении решит история. Никто, дескать, не может сказать, что произойдет через 100 лет. Фон Вайцзеккер был обескуражен таким ответом. В то же время Г.-Д.Геншер свидетельствует, что сам он усмотрел в словах М.С.Горбачева нечто иное - готовность считать германский вопрос открытым, а состояние раскола - неокончательным H.-D.Genscher. Op.cit., S. 544.. Он был прав. Когда всего лишь через год воссоединение станет фактом, М.С.Горбачев не выразит удивления. Никто не мог ожидать, что история начнет работать так быстро, скажет он.

Известно, что даже в 1989 году мало кто на Западе, а тем более в Советском Союзе, считал реальным воссоединение Германии в обозримой перспективе. Достижение германского единства рассматривалось Бонном и его союзниками как стратегическая задача. Не более того. Правда, Э.А.Шеварднадзе в своих мемуарах, вышедших еще в 1991 году, отмечает как бы задним числом, что уже в 1986 году он пришел к мысли о неизбежности восстановления национальной общности немцев Э.А.Шеварднадзе. Мой выбор, М.,1991, стр. 223.. Однако публично он продолжал излагать официальную точку зрения советского руководства о необратимости изменений на немецкой земле и неизменности существования двух германских государств.

Посол США в Бонне (1989-1992 гг.) Вернон Уолтерс утверждает в своих мемуарах, что он был одним из немногих, кто еще в 1988 году предрекал скорое воссоединение Германии, не стесняясь скептической реакции в ФРГ и США. В.Уолтерс излагает первый после своего назначения разговор с Г.-Д.Геншером на эту тему, в ходе которого он спросил у министра, как тот относится к его мнению о скором воссоединении Германии. Г.-Д.Геншер ответил любезной, но полной неверия и даже пренебрежения улыбкой, сказав при этом, что такое развитие, хотя он и желает его, в ближайшее время невозможно. К этому еще не готов ни Советский Союз, ни соседи Германии в Европе.

Пророчества В.Уолтерса вызвали непонимание и у госсекретаря США Дж.Бейкера, который упрекнул посла в распространении неуместных домыслов о германском единстве. В.Уолтерс ответил, что госсекретарь и его советники заблуждаются, думая, что у них еще есть по крайней мере лет пять, чтобы определить свою линию. По его собственному мнению, до крупных событий в Германии осталось не более полугода. Через два месяца после этого разговора рухнула Берлинская стена, а через год Германия объединилась.

Любопытны мотивы, которыми руководствовался В.Уолтерс, предрекая скорое воссоединение Германии. Сигналом приближающихся перемен он считал решение советского руководства о выводе войск из Афганистана. Он оценил это как ясное признание Кремлем ошибочности своих действий в прошлом, как свидетельство того, что руководители СССР не готовы больше использовать свою армию для поддержки режимов в других странах, подобно тому как это происходило в 1953 году в ГДР, в 1956 году в Польше, в 1968 году в Чехословакии. В.Уолтерс считал, что через короткое время народы восточноевропейских стран осознают новую ситуацию и выйдут на улицы, чтобы решить свои проблемы. Без поддержки СССР правительства этих государств не удержатся в кризисной ситуации. Начнется время перемен, тем более что Кремль сам подталкивал руководителей восточноевропейских стран к перестройке Vernon A. Walters. DieVereinigung war voraussehbar. Berlin, S. 7-8, 24...

В.Уолтерс знал, что говорил. До своего назначения послом в Бонн он был представителем США при ООН, а еще раньше - заместителем директора ЦРУ, известным специалистом по многим секретным операциям, проведенным американскими спецслужбами после второй мировой войны во многих районах мира. Ему, несомненно, было известно, над чем работает гласная и негласная дипломатия, разведка и пропаганда США в Восточной Европе и в СССР, какие процессы поддерживает и на какие рычаги нажимает. Особенно внимательно В.Уолтерс наблюдал за действием центробежных сил в Советском Союзе. Для многоопытного разведчика и дипломата вывод о предстоящем воссоединении Германии напрашивался сам собой.

Начало процесса

Развернувшееся в восточноевропейских странах общественное движение за демократизацию, политический плюрализм и экономическую либерализацию захватило и ГДР, приобрело там к осени 1989 года крайне острый, взрывной характер.

"Перестроечная" волна, перекинувшись на ГДР, очень скоро приобрела особую германскую направленность. Движение, начавшееся под лозунгом "народ - это мы", уже через короткое время породило новый лозунг - "мы - единый народ". Общегерманский мотив стал доминирующим. Требование свободы выезда из ГДР, открытия границы между ГДР и ФРГ не осталось чисто декларативным. Сотни граждан ГДР, пользуясь возможностью безвизовых поездок в ЧССР, Венгрию и другие государства, стали осаждать посольства ФРГ, требуя выезда на Запад. Имевшиеся соглашения между ГДР и этими государствами не позволяли им допускать безвизовый выезд граждан ГДР в ФРГ. Обстановка накалялась.

Правительство ФРГ жестко нажимало на Будапешт, Прагу и Берлин, требуя разрешить выезд восточногерманских туристов на Запад. В ход пускались и обещания экономической помощи, крупных кредитов. В августе 1989 года в замке Гимних под Бонном состоялась секретная встреча канцлера Г.Коля с главой венгерского правительства М.Неметом. Венгрия дала согласие на выезд туристов ГДР в ФРГ и вскоре открыла свою границу, получив сигнал из Москвы о том, что советское руководство не будет возражать против выезда граждан ГДР на Запад. Впоследствии Г.Коль расскажет, что он имел на эту тему телефонный разговор с М.С.Горбачевым, из слов которого он и заключил, что венгры действовали с согласия Москвы. Он пришел также к выводу, что все эти события были "началом конца режима СЕПГ".

Урегулированию с Венгрией помог, конечно, и выделенный Будапешту крупный немецкий кредит. Некоторые источники оценивают его в миллиард марок.

Вскоре правительство ГДР дало согласие на выезд находившихся в посольстве ФРГ в Праге граждан в специальных поездах при условии, что они будут следовать через территорию ГДР. Однако урегулирование конфликта с "посольскими сидельцами" не могло уже сдержать дальнейшее обострение политической ситуации в ГДР. Она перерастала в общегосударственный кризис. В Берлине, Лейпциге, Дрездене и других городах не прекращались многотысячные демонстрации с требованиями кардинальных перемен в стране. Митинговая волна катилась по ГДР, как и по другим восточноевропейским странам, сметая режимы, оказавшиеся неспособными эффективно руководить своими странами. Не спасла положение и отставка Э.Хонеккера в октябре 1989 года, сразу после празднования 40-летия ГДР. Присутствовавший на торжествах М.С.Горбачев покидал Берлин с мрачными впечатлениями. Его беседа с руководителем ГДР подтвердила полную невосприимчивость последнего к рекомендациям гостя. Да и время было упущено. У советского лидера было более чем достаточно оснований для тяжелых раздумий. Впрочем, М.С.Горбачев вряд ли предполагал, что не за горами время, когда встанет вопрос о его собственной судьбе, хотя, выстроив события в логическую цепь, уже можно было предвидеть неизбежность горьких последствий.

Новое руководство ГДР во главе с Э.Кренцем стремительно теряло почву под ногами, не находило в этой сложной ситуации эффективных решений вспыхнувшего политического кризиса. Было ясно, что использование силовых методов противопоказано и могло привести лишь к еще большему обострению, взорвать обстановку. Из Москвы ясно дали понять, что расквартированные на территории ГДР советские войска останутся в казармах и руководство ГДР не может рассчитывать на их поддержку. Времена изменились H.Kohl. Ich wollte Deutschlands Einheit. Dargestellt von Kai Diekmann und Georg Reuth. 1996, S. 132..

Г.-Д.Геншер вспоминает разговор с венгерскими руководителями в ходе встречи в Бонне в августе 1989 года H.-D.Genscher. Op. cit., S. 639-640.. Они рассказали, что на совещании глав государств - членов Организации Варшавского договора в Бухаресте ими было предложено включить в итоговый документ положение о праве каждого государства-члена самостоятельно решать вопрос о своем социальном и политическом строе. Это предложение первоначально не нашло одобрения, и лишь настойчивая поддержка М.С.Горбачева обеспечила его принятие. Г.-Д.Геншер сделал из этого вывод, что руководитель Советского Союза твердо стоит на позициях Совместного заявления СССР - ФРГ, подписанного в ходе его визита в Бонн в июне 1989 года, где было зафиксировано аналогичное по смыслу положение. Следовательно, он будет и дальше поддерживать стремление государств - членов Организации Варшавского договора к большей самостоятельности. Это обнадежило министра иностранных дел ФРГ. И он не ошибся в своих ожиданиях. Организация Варшавского договора быстрыми темпами двигалась к самороспуску.

Ажиотаж в столицах. Что делать с ГДР?

Тем временем события в ГДР принимали драматический оборот. Перманентные демонстрации, жесткий прессинг со стороны оппозиции вынудили руководство ГДР объявить 9 ноября 1989 года об "открытии" Берлинской стены. Был снят контроль на пограничных переходах, и тысячи жителей Восточного Берлина устремились в западную часть города, а встречный поток западноберлинцев - в восточную.

Подобное развитие событий застало врасплох даже правительство ФРГ, хотя оно давно добивалось открытия границы. Помощник Г.-Д.Геншера Франк Эльбе свидетельствует: "Для самих немцев открытие стены явилось полной неожиданностью. В сейфах боннского правительства не было никаких проектов и планов на этот случай, о котором постоянно говорили, но который считали в высшей степени невероятным. Не было никаких предупреждений и со стороны спецслужб. Подчиненная Ведомству федерального канцлера Федеральная разведывательная служба (БНД) в своих докладах излагала ситуацию так, будто народ в ГДР вообще не существовал" R.Kiessler, F.Elbe. Ein runder Tisch mit scharfen Ecken. Der diplomatische Weg zur deutschen Eincheit. Baden-Baden, S. 45-46..

События в Берлине поставили перед правительствами ФРГ и ГДР, как и перед правительствами держав-победительниц, проблему воссоединения Германий в реальном измерении. Им предстояло срочно определить свое отношение к ситуации в ГДР и занять какую-то осмысленную позицию. Это оказалось весьма непросто. Даже правительство ФРГ не решилось в первый момент прямо и недвусмысленно заговорить о полном воссоединении Германии. В Бонне все еще опасались резкой реакции не только со стороны Советского Союза, но и своих западноевропейских соседей, прежде всего Франции и Великобритании. В то же время канцлер и его окружение не хотели допустить, чтобы лозунг воссоединения перехватили политические конкуренты - социал-демократы. В результате родился документ, вобравший в себя как амбиции, так и страхи руководства ФРГ.

28 ноября 1989 года канцлер ФРГ Г.Коль выступил в Бундестаге с изложением своего поэтапного плана достижения единства Германии, состоявшего из 10 пунктов. Г.Коль пока не выдвигал требования о немедленном и полном объединении ФРГ и ГДР. Речь шла о создании конфедерации, "договорного сообщества", с последующим перерастанием ее в федерацию, хотя, разумеется, подлинные планы руководства ФРГ шли гораздо дальше.

Осторожность Г.Коля была не случайной. На созванном 18 ноября в Париже по инициативе Президента Франции Ф.Миттерана саммите Европейского сообщества царила ледяная атмосфера. Немцам ясно дали понять, что свои планы они должны тесно увязывать с задачами европейской интеграции, не торопиться и уважать сохраняющуюся четырехстороннюю ответственность за Германию в целом. Наиболее жесткую позицию занимала М.Тэтчер. Она довела до сведения Г.Коля, что "воссоединение не стоит в повестке дня". Хельсинкский Заключительный акт четко зафиксировал нерушимость европейских границ, включая границу между ФРГ и ГДР. Надо стремиться к утверждению европейских структур повсеместно в Европе, и лишь затем, возможно, встанет вопрос о воссоединении.

Правительство ФРГ отдавало себе отчет в том, что, прежде чем приступить к реальным шагам по объединению двух германских государств, надо развеять сомнения и опасения в лагере своих союзников, а также в Советском Союзе. Что касается союзников, то в Бонне были уверены, что смогут решить эту задачу. С Советским Союзом было сложнее, несмотря на сложившееся к этому времени взаимопонимание с М.С.Горбачевым и Э.А.Шеварднадзе. Канцлер Г.Коль и министр иностранных дел Г.-Д.Геншер вступили в активнейшие дипломатические контакты с лидерами США, Великобритании, Франции, которые не прекращались всю зиму и весну 1990 года. Постоянные консультации проводились и с руководством Советского Союза как при личных встречах, так и в ходе телефонных разговоров. Руководители ФРГ стремились выстроить такой сценарий проведения переговоров, который в максимальной степени отвечал бы поставленной цели - добиться скорейшего воссоединения с минимумом ограничений и обязательств для Германии.

Особо важным в Бонне считали получение поддержки со стороны США, нацелив на это свои главные усилия. В ходе неоднократных бесед Г.Коля и Г.-Д.Геншера с Дж.Бушем и Дж.Бейкером было достигнуто взаимопонимание относительно согласованных подходов к проблеме объединения Германии. Оно предусматривало членство Германии в НАТО, отказ от территориальных претензий к соседям, интеграцию Германии в Европейском сообществе и учет прав и обязательств союзных держав. Правительство ФРГ получило как бы благословение из Вашингтона на реализацию своих планов объединения при соблюдении названных принципов. Немцы восприняли это как согласие на то, что внутригерманские аспекты объединения будут решаться исключительно правительствами ФРГ и ГДР.

Заручившись принципиальной поддержкой США, правительство ФРГ принялось методически продвигать свою концепцию объединения двух германских государств в ходе контактов с партнерами по ЕС, с Советским Союзом. Первоначальная идея создания конфедерации или даже федерации была быстро отодвинута на задний план. Развитие событий в ГДР показало, что можно ставить гораздо более смелую задачу - добиться включения ГДР в состав ФРГ на основании Конституции ФРГ (ст.23), положения которой предусматривали возможность присоединения "других немецких территорий". Правда, для этого необходимо было иметь в ГДР правительство, готовое фактически отказаться от суверенитета своего государства и дать согласие на вхождение в состав ФРГ.

Дестабилизация в ГДР к началу 1990 года достигла таких масштабов, что решение поставленной задачи представлялось в Бонне вполне реальным. Влияние СЕПГ в стране неуклонно падало, руководство ГДР утратило контроль над событиями, власть ускользала из его рук. Был сформирован "круглый стол" с участием оппозиции, который вел дело к окончательному оттеснению от власти СЕПГ. Под нажимом оппозиции на 6 мая 1990 года были назначены досрочные выборы в Народную палату ГДР.

Правительство Г.Модрова еще пыталось взять под контроль развитие событий, возглавить процесс реформирования в стране, осуществить меры в социально-экономической и политической сферах с целью консолидации общества. В этом же направлении работало и руководство созданной на базе СЕПГ Партии демократического социализма (ПДС) во главе с Г.Гизи. Однако новая власть не имела никаких финансовых ресурсов для осуществления своих планов. Не приходилось рассчитывать и на помощь из СССР, где нарастал финансово-экономический кризис. Не собирались укреплять позиции Г.Гизи - Г.Модрова и в Бонне. Там даже опасались, что новое руководство ГДР, освободившись от балласта прежнего режима, сумеет все же справиться с кризисом и не допустит демонтажа государственных структур и суверенитета ГДР. Г.Коль не скрывает в своих воспоминаниях, что, вопреки нажиму со стороны СДПГ и СвДП, он категорически выступал против оказания финансовой помощи ГДР, считая "абсурдным" поддерживать существовавший там режим за несколько недель до проведения выборов H.Kohl. Op. cit., S. 258..

Средствами пропаганды и политического воздействия ФРГ немало делалось для дальнейшей дестабилизации ГДР. Под давлением оппозиции было проведено решение о переносе досрочных выборов с 6 мая на 18 марта, чтобы они прошли еще на волне подъема антиправительственных настроений.

Выборы принесли победу возглавлявшемуся ХДС блоку партий, выступавших под лозунгами германского единства. Он получил более 47 процентов голосов. Социал-демократы довольствовались 21, а ПДС - 16 процентами. Исход выборов позволил создать правительство, которое действовало в тесном контакте с руководством ФРГ и, по существу, шло в его фарватере. Состоявшиеся выборы предопределили дальнейший путь ГДР. Да иначе и быть не могло. Во всех ключевых министерствах и ведомствах ГДР отныне работали советники из ФРГ, которые фактически контролировали деятельность правительственного аппарата. Уже задолго до выборов политики из ФРГ свободно разъезжали по ГДР, формировали партийные структуры, беспрепятственно вели предвыборную кампанию в формально еще суверенном государстве.

Новое руководство ГДР практически вело дело к ликвидации республики и ее включению в состав ФРГ. Выработка договора об объединении, хотя и продолжалась несколько месяцев и сопровождалась определенными сложностями, привела к составлению документа, полностью вписавшегося в концепцию правительства ФРГ.

В своих воспоминаниях Г.Коль отмечает, что уже к концу декабря, после посещения Дрездена, где состоялась его встреча с главой правительства ГДР Г.Модровым и где население устроило канцлеру восторженный прием, он, находясь, видимо, в состоянии эйфории, сделал для себя вывод, что объединение Германии можно считать решенным делом. Предстояло, правда, технически оформить и организовать процесс объединения, а главное, нейтрализовать возможное противодействие Советского Союза и рассеять предубеждения некоторых западных союзников - Великобритании, Франции, Италии, которые все еще продолжали выдвигать оговорки, указывать на опасность форсирования процесса объединения и хаотичной реализации принципа самоопределения, что могло послужить дурным примером для разного рода сепаратистских движений в других государствах. Характерны замечания Г.Коля о его встрече с Президентом Франции 4 января 1990 года. Для Ф.Миттерана, отмечает Г.Коль, было несомненным, что "русские не уступят в германском вопросе". Он опасался, что слишком быстрые шаги к германскому единству поставят М.С.Горбачева в трудное положение или даже приведут к тому, что Москва вновь начнет "бряцать оружием". Он призывал Г.Коля не торопиться, никогда не забывать, что "судьба М.С.Горбачева больше зависит от Г.Коля, чем от противников в Москве". "Решение германского вопроса, - увещевал Ф.Миттеран, - не должно спровоцировать новую русскую трагедию" H.Kohl. Op. cit., S. 234..

Канцлер успокаивал своего французского коллегу, заверяя, что не хочет предпринимать ничего во вред М.С.Горбачеву. Однако сбавлять темпы движения к объединению в Бонне уже не собирались. "История сдала нам хорошие карты, - напишет позже Г.Коль, - и я хотел их умело разыграть" Ibid., S. 177..

Опираясь на поддержку США, правительству ФРГ удалось постепенно нейтрализовать сомнения своих западноевропейских союзников. Сыграли свою роль настойчивые заверения руководителей ФРГ в том, что Германия будет по-прежнему тесно интегрирована в НАТО и Западноевропейском союзе и не будет стремиться играть какую-то самостоятельную роль в Европе в ущерб своим союзникам. В Лондоне и Париже, кроме того, осознали, что со стороны СССР уже нельзя ожидать решительного противодействия объединению Германии. Он утрачивает контроль над ГДР, да и вообще в Восточной Европе. Поэтому Великобритании и Франции не удастся сдерживать Германию с помощью СССР, действуя как бы за его спиной и ссылаясь на неприятие идеи воссоединения главной силой, способной до последнего времени противостоять объединительной политике Бонна. Для реализации планов правительства ФРГ складывались весьма благоприятные условия, и в Бонне спешили воспользоваться ими.

В Бонне определяются

В основу позиции правительства ФРГ по вопросу объединения были заложены несколько узловых установок, которые Бонн жестко отстаивал. Прежде всего это разделение проблемы как бы на две части - внутригерманскую и международную. По замыслу политического руководства ФРГ, непосредственные переговоры об объединении должны были стать делом исключительно двух германских государств. Третья сторона, в том числе державы-победительницы, не вправе были вмешиваться в этот процесс.

Так называемые "внешние аспекты" германского единства должны были решаться в кругу шести государств - ФРГ, ГДР, США, Великобритании, Франции и Советского Союза. Проведение "мирной конференции" с участием всех государств, воевавших против гитлеровской Германии, категорически отклонялось. Время для такой конференции, считали в Бонне, безвозвратно прошло. При этом немецкие руководители стремились обеспечить такой формат переговоров, который не создавал бы впечатление, что четыре державы вырабатывают для двух германских государств обязательства, которых им надлежит придерживаться после объединения. Переговоры мыслились как совместная работа равноправных партнеров без какого-либо доминирования "четверки". Поэтому в Бонне решительно выступили против того, чтобы переговорный процесс по внешним аспектам германского единства получил символическое наименование "4+2". Они требовали изменить порядок цифр и назвать механизм "2+4". В ходе переговоров Э.А.Шеварднадзе пошел навстречу просьбе Г.-Д.Геншера, хотя первоначально имел иные инструкции.

Соответственно итоговый документ переговоров ни по форме, ни по смыслу не должен был иметь сходство с мирным договором. Содержащиеся в нем обязательства в Бонне стремились облечь в форму неких добровольных самоограничений, а вопросы, относящиеся к военной сфере, вообще вывести за рамки обсуждения в "шестерке" и перенести их в Вену, на переговоры об ограничении обычных вооружений в Европе.

Центральным положением планируемого договора и своей главнейшей задачей руководство ФРГ считало ликвидацию прав и ответственности четырех держав за Германию в целом и Берлин, то есть прекращение действия положений Потсдамского соглашения, еще сохранявших свою силу и ограничивавших суверенитет ФРГ.

В числе немецких приоритетов было и обеспечение в полной мере равноправного статуса Германии после объединения страны, главным показателем чего должно было стать признание Советским Союзом права ФРГ на членство в НАТО без каких-либо ограничений и оговорок.

Наконец, еще одной фундаментальной задачей в Бонне считали скорейший вывод советских войск с территории ГДР.

Правительство ФРГ проявило завидную настойчивость в реализации своей программы объединения страны. Канцлер Г.Коль и министр иностранных дел Г.-Д.Геншер развили бурную активность в проведении консультаций и переговоров со своими западными партнерами и Советским Союзом, стремясь заранее если не согласовать, то хотя бы четко обозначить еще до начала официальных переговоров намеченную в Бонне схему договоренностей.

В Вашингтоне и Москве размышляют

В Вашингтоне одобрили немецкие представления по структуре и формату предстоящих переговоров - не мирная конференция, а переговоры "шестерки", не мирный договор, а договор о международных аспектах германского единства. Результаты переговоров с американцами облегчили немецкой стороне контакты с Лондоном и Парижем, которым пришлось считаться с благосклонным отношением США к немецкой программе объединительного процесса.

Г.-Д.Геншер тем не менее признает, что позиция Парижа и особенно Лондона была гораздо более сдержанной. От немцев требовали не торопиться, не форсировать объединение, ссылаясь на опасность осложнений в центре Европы и нежелательность затруднять положение М.С.Горбачева, которому в условиях неустойчивого внутриполитического положения трудно "переварить" столь резкий поворот в ГДР и быстрое раскручивание объединительного процесса в Германии. От германских руководителей требовали, кроме того, гарантий, что объединенная Германия останется верным членом НАТО и Европейского союза и не начнет территориальных переделов в Европе. Говорилось о необходимости подтвердить окончательный характер границы с Польшей, поскольку отсутствие соответствующих положений в провозглашенной Г.Колем программе из 10 пунктов вызвало беспокойство в Лондоне и Париже.

Правительству ФРГ пришлось учесть эти требования, хотя первоначально в Бонне пытались лавировать, ссылаясь на то, что окончательные решения по границам может принимать только правительство объединенной Германии. Формальные увертки не помогли, и Бонн пообещал скорректировать свою позицию.

Важное значение Г.Коль придавал тому, чтобы германская тема получила достаточно громкое звучание в ходе встречи Дж.Буша с М.С.Горбачевым на Мальте 2-3 декабря 1989 года. Канцлер настоятельно просил Президента США выступить в поддержку позиции ФРГ по вопросам германского единства, надеясь, что это существенно облегчит ему собственные контакты с советским руководством. Германский вопрос действительно занял видное место в ходе переговоров Дж.Буша с М.С.Горбачевым. Однако отправившийся вслед за тем в Москву Г.-Д.Геншер встретил весьма прохладный прием. Советское руководство находилось под сильным впечатлением событий в ГДР, ЧССР и Румынии. Атмосфера переговоров была напряженной, и Г.-Д.Геншер впоследствии напишет в своих воспоминаниях, что это была его самая безрадостная встреча с М.С.Горбачевым.

В аэропорту Внуково-2 кортеж Г.-Д.Геншера встретился с другим немецким кортежем - руководитель правительства ГДР Г.Модров возвращался после бесед с М.С.Горбачевым в Берлин. Он не мог сообщить ничего обнадеживающего советскому руководству, да и сам не услышал в Кремле ничего, что дало бы ему уверенность в возможности стабилизировать положение в ГДР. Ни у руководителей ГДР, ни у М.С.Горбачева рычагов для этого уже не оставалось. Видимое бессилие порождало раздражение. Г.-Д.Геншер вспоминает, что в Москве он встретил удрученного Э.А.Шеварднадзе. "Казалось, он понимал неизбежность развития, но не испытывал сожаления по этому поводу, скорее наоборот, хотя и отдавал себе отчет в том, какие проблемы и потрясения принесет это для его страны, особенно для М.С.Горбачева и него самого" H.-D.Genscher, Op.cit., S. 683..

Г.-Д.Геншеру пришлось выслушать от Президента СССР и весьма жесткие оценки в адрес правительства ФРГ, действия которого были расценены как вызывающие и ультимативные в отношении ГДР. Вполне оправдан был и упрек в том, что Бонн действовал в нарушение подписанной с М.С.Горбачевым в июне 1989 года декларации, предусматривавшей предварительные консультации по важным вопросам, затрагивающим отношения между СССР и ФРГ.

Г.-Д.Геншер старался отвести критику и оправдать действия правительства ФРГ. Он опасался, что если острый разговор с М.С.Горбачевым станет достоянием гласности, то это может нарушить планы ФРГ, дезориентировать население ГДР. Пресса получила обтекаемые оценки состоявшейся беседы. Впрочем, немецкий министр уловил в сказанной советским руководителем заключительной фразе ("если общеевропейский процесс в отношениях между Советским Союзом и ФРГ будет развиваться хорошо, то появится возможность нового развития и в германском вопросе") важный сигнал, означавший, по его мнению, что дверь к германскому единству уже приоткрылась Ibid., S. 687..

Правда, по закрытым каналам такой сигнал поступил в Бонн еще раньше. Опубликованные недавно в ФРГ документы по вопросам германского единства из архивов Ведомства федерального канцлера свидетельствуют, что 21 ноября помощника канцлера по внешнеполитическим вопросам Хорста Тельчика посетил сотрудник международного отдела ЦК КПСС Н.С.Португалов, который передал ему примечательный документ. В записке, представленной в тот же день канцлеру, Х.Тельчик докладывает, что полученный им документ состоит из двух частей: в одной излагаются "официальные" соображения СССР по германскому вопросу, исходящие от М.С.Горбачева, в другой - "неофициальные", исходящие от члена Политбюро ЦК КПСС А.Н.Яковлева и обсуждаемые в международном отделе ЦК. Х.Тельчик отмечает, что, как следует из "неофициального" раздела, советское руководство конкретно обсуждает вопрос об объединении Германии "во всех вариантах" (в документе говорилось, что в СССР в связи с германским вопросом размышляют уже о всех возможных альтернативах, даже о "немыслимых"). И хотя в документе перед канцлером ставились многие вопросы, вытекающие из официальной, принципиальной позиции СССР, в Бонне привлекло внимание прежде всего и только готовность размышлять о "немыслимом". Х.Тельчик высказал канцлеру рекомендацию, что с учетом такого развития "пора переходить в наступление" в германском вопросе "Deutsche Einheit. Dokumente zur Deutschlandpolitik". Munchen, 1998, S. 616-618..

В Бонне тем не менее опасались, что приоткрытая дверь может вновь захлопнуться. Поэтому был продолжен глубокий зондаж позиции Советского Союза. Г.-Д.Геншер использовал для этого первый же представившийся случай - поездку Э.А.Шеварднадзе в Брюссель на встречу с министрами иностранных дел Европейского cоюза. Речь советского министра на заседании политического комитета Европейского парламента 19 декабря 1989 года не обрадовала Г.-Д.Геншера. Она была выдержана в жестких тонах. Э.А.Шеварднадзе сформулировал семь вопросов, ответ на которые должен был предшествовать любой практической дискуссии о германском единстве. Вопросы содержали все элементы классической позиции СССР в германском вопросе - непреложность факта существования двух германских государств как составной части европейской политической реальности, нерушимость европейских границ, уважение суверенитета и государственности ГДР. Один из вопросов касался места "национального немецкого образования" в существующих в Европе военно-политических структурах. "Нельзя всерьез ожидать, - говорил Э.А.Шеварднадзе, - что статус ГДР радикально изменится, в то время как статус ФРГ останется прежним". Давалось понять, что для СССР были бы приемлемы лишь вариант "демилитаризации" и нейтральный статус Германии.

Выступление советского министра было воспринято как изложение исходной, причем запросной позиции СССР, нацеленной на то, чтобы несколько "отрезвить" Бонн, настроившийся на спринтерские темпы объединения Германии.

Г.-Д. Геншер придавал, однако, большее значение личной беседе с Э.А.Шеварднадзе, а не его публичному выступлению. Из этой беседы он вынес впечатление, что, несмотря на жесткость изложенной официальной позиции, в Москве "реалистически" оценивают ситуацию, осознают, в каком направлении она развивается. Тем не менее согласие Кремля с неизбежностью объединения Германии легче будет получить, если не ставить его перед свершившимися фактами и сделать объединение результатом серьезных переговоров, которые позволят Советскому Союзу считать, что он контролирует ситуацию.

На самом же деле ни к каким окончательным выводам в Москве еще не пришли. Руководство страны находилось в жестком цейтноте, под прессингом углубляющегося внутриполитического кризиса и обвального развития событий в бывшем социалистическом лагере. Перестройка, задуманная для оздоровления и демократического преобразования страны, вылилась в дестабилизацию государства, расшатывание его структур, ослабление центральной власти, в бурное развитие центробежных тенденций на волне национализма, расползавшегося по регионам некогда монолитного государства. Ни о каком совершенствовании экономики в этих условиях не могло быть и речи.

Страна вползала в экономический кризис, то и дело возникали нехватки продовольствия, топлива, расшатывалась система централизованного снабжения. Под воздействием перестроечной эйфории регионы начинали игнорировать свои обязательства, в том числе финансовые, перед центром, который стал испытывать острую нехватку валютных средств для закупок продовольствия с целью покрытия постоянно возникавшего то тут, то там дефицита. Стал расти внешний государственный долг, стремительно сокращались золотовалютные резервы.

Национальный вопрос и право нации на самоопределение, вокруг которых шли жестокие дискуссии и острейшая борьба после Октябрьской революции 1917 года, приобрели в Советском Союзе в конце 80-х " начале 90-х годов взрывной характер. Как и почему они стали актуальными - это особая тема, ожидающая глубокого и тщательного исследования. Не вызывает сомнений, что на Западе прекрасно понимали роковое значение этих двух вопросов для будущего одной шестой части земного шара и для Восточной Европы. Не случайно Г.-Д. Геншер еще в сентябре 1989 года отмечал в разговоре со специальным советником Президента США по проблемам контроля над вооружениями Полом Нитце: "Все развитие в Советском Союзе показывает, сколь недопустимо в Кремле пренебрегали в прошлом национальным вопросом. В принципе, Ленин и Сталин осознали проблему во всей ее масштабности, но не решили ее. Горбачев в известной мере использует сейчас динамику национального вопроса для слома старых политических структур" H.-D.Genscher. Op. cit., S. 645..

Осенью 1989 года Г.-Д.Геншер не мог еще предвидеть, как далеко зайдет этот процесс и какие конфликты - от Приднестровья до Чечни - разразятся на территории СССР в последующие годы. Конечно, не только из-за неумения или нежелания искать правильные подходы к национальному вопросу.

На таком внутриполитическом фоне, который сложился в СССР к началу 1990 года, было не просто демонстрировать сильную, убедительную и эффективную внешнюю политику. Тем не менее еще сохранялся высокий международный авторитет Советского Союза, который заставлял партнеров считаться с его мнением при решении европейских и мировых проблем.

В разгар дискуссий о путях разрешения проблемы германского единства в начале января 1990 года советское руководство обратилось к канцлеру Г.Колю с просьбой о срочной продовольственной помощи. Разумеется, правительство ФРГ откликнулось положительно и оперативно. Уже 24 января Г.Коль подтвердил готовность поставки в СССР по льготным ценам 52 тыс. тонн мясных консервов, 5 тыс. тонн свинины, 20 тыс. тонн сливочного масла и другого продовольствия, выделив для субсидирования этих поставок 220 млн. немецких марок H.Teltschik. 329 Tage. Innenansichten der Einigung. Berlin, S. 100, 114.. Это было не единственное обращение руководства СССР за продовольственной помощью к ФРГ и другим западным странам. Вскоре последовали новые просьбы такого рода, а также обращения о предоставлении кредитов. Помощь обязывала, ставила руководство СССР в еще более сложное положение на переговорах с ФРГ.

Тем временем в Москве шла разработка позиции, стратегии и тактики предстоящих дипломатических контактов по вопросам объединения Германии. Работа шла трудно, разброс оценок и мнений был очень велик. Предлагавшиеся руководству рекомендации экспертов нередко получали там собственную интерпретацию, а при реализации обретали весьма далекий от первоначального замысла характер.

История, идеология, традиции, острота разногласий в руководстве КПСС и государства побуждали занять весьма твердую позицию, основанную на складывавшейся десятилетиями политике СССР в германском вопросе. На пленуме ЦК КПСС в декабре 1989 года М.С.Горбачев заявил о решимости защищать ГДР, являющуюся стратегическим партнером и членом Организации Варшавского договора. Он говорил о необходимости исходить из сложившейся в результате второй мировой войны реальности - существования двух суверенных германских государств, отмечал, что отход от такой линии может привести к дестабилизации в Европе. Эти же тезисы лежали в основе многих других выступлений советских руководителей в начале 1990 года, в том числе М.С.Горбачева и Э.А.Шеварднадзе. Но чем жестче и решительнее они звучали, тем явственнее приобретали характер ритуальных заклинаний, лишенных директивной весомости для практической политики.

В то время в московских правительственных кабинетах разрабатывались самые разнообразные, порой взаимоисключающие идеи и предложения по германскому вопросу - от роспуска военных блоков в Европе до одновременного членства объединенной Германии в НАТО и Организации Варшавского договора и даже до проведения общеевропейского референдума по германскому вопросу. Эксперты хорошо понимали нереальность подобных дилетантских идей и не включали их в свои рекомендации. Было ясно, что дни Организации Варшавского договора сочтены и привязывать членство в ней к серьезным политическим разработкам в связи с объединением Германии значит заниматься самообманом, дезориентировать общественность.

Можно ли было всерьез рассчитывать на то, что западная часть объединенной Германии будет входить в НАТО, а восточная (бывшая ГДР) - в Организацию Варшавского договора? Улыбки в коридорах МИД вызывала и идея референдума, хотя ее предложил сам министр. Тем не менее по аппаратным каналам подобные идеи подбрасывались политическому руководству страны и даже кулуарно обсуждались с представителями других стран. Никакого развития эти предложения, разумеется, не получили. В конечном счете М.С.Горбачев сам отбросил идею одновременного членства в НАТО и ОВД, дезавуировал ее в беседе с Г.Колем. В проработку была взята позиция, предусматривающая неучастие объединенной Германии в НАТО, придание ей нейтрального статуса.

Как готовятся дипломатические прорывы...

В конце января 1990 года в ведомство федерального канцлера ФРГ поступила информация о переговорах премьер-министра ГДР Г.Модрова в Москве, которую канцлер Г.Коль характеризует как "драматический поворот в германской политике Советского Союза". Информационное агентство АДН цитировало М.С.Горбачева, заявившего, что между союзниками по второй мировой войне имеется взаимопонимание относительно того, что объединение Германии никем не ставится под вопрос. Впрочем, в сообщении ТАСС этих слов не было.

Г.Модров выступил 1 февраля перед прессой с планом создания "единого германского Отечества" на конфедеративной, а затем федеративной основе. Непременное условие - объединенная Германия должна стать нейтральным государством.

В Бонне царило возбуждение. Выступление Г.Модрова трактовалось как свидетельство согласия руководства СССР на объединение Германии. Вместе с тем канцлер был крайне обеспокоен выдвижением со стороны ГДР идеи нейтрализации. Если бы М.С.Горбачев выступил тогда за быстрое объединение Германии ценой выхода из НАТО и принятия нейтрального статуса, то это получило бы широкую поддержку среди общественности двух германских государств, отмечает Г.Коль в своих мемуарах. Давление общественности на политику могло бы иметь, по мнению канцлера, "фатальные последствия". Поэтому он поторопился нейтрализовать инициативу Г.Модрова и в тот же день, 1 февраля, выступил с заявлением, в котором категорически отвел идею нейтралитета Германии. По существу, он отказался от переговоров об объединении с правительством Г.Модрова, давая понять, что вступит в контакт лишь с правительством, которое будет создано после выборов в ГДР. Тем не менее несколько дней спустя с целью "открыть перспективу перед немцами в ГДР" Г.Коль выдвинул план создания "экономического и валютного союза" двух германских государств.

Главная забота Г.Коля - как можно скорее прояснить позицию Советского Союза и добиться согласия на объединение Германии. Канцлер просит принять его в Москве и 2 февраля получает наконец желанное приглашение.

10 февраля Г.Коль в сопровождении Г.-Д.Геншера прибывает в Москву. Канцлер тщательно готовился к этой поездке. В канун визита представители правительств США, Великобритании и Франции выступили с заявлениями в поддержку объединительной политики Бонна. За объединение Германии высказались и новые руководители ЧССР, Польши, Венгрии, Румынии и Болгарии.

Почву для бесед в Кремле готовил и побывавший там накануне Дж.Бейкер. Поездка госсекретаря США имела глубокий смысл. Президент США Дж.Буш наглядно демонстрировал, что центральные вопросы, касающиеся объединения Германии, решаются все же в Вашингтоне, а не в Бонне, хотя и признается суверенное право ФРГ выступать на международной арене со своей позицией. Основные идеи должны проходить предварительную обкатку в ходе прямых контактов США с Советским Союзом. Для Бонна эта функция визита Дж.Бейкера подавалась в трансформированном виде - госсекретарь "прокладывает дорогу" Г.Колю, проводит своего рода психологическую обработку советского президента, настраивая его на большую восприимчивость к предложениям, которые он услышит от немецкого канцлера. Главное же скажет все-таки Дж.Бейкер. И он сделал это, предложив М.С.Горбачеву концепцию проведения переговоров по формуле "2+4" (два германских государства + СССР, США, Великобритания и Франция) и четко обозначив, что нейтралитет объединенной Германии для Запада неприемлем, и она должна оставаться членом НАТО. Чтобы подсластить этот жесткий демарш, госсекретарь высказался за то, чтобы территория ГДР не входила в состав НАТО.

Г.Коля и Г.-Д.Геншера все же не покидали беспокойство и неуверенность. Они знали, что на состоявшемся перед их визитом пленуме ЦК КПСС политика М.С.Горбачева и Э.А.Шевард-надзе была подвергнута резкой критике со стороны многих членов ЦК. Внутреннее положение в СССР продолжало обостряться. Захочет и сможет ли М.С.Горбачев под давлением обстоятельств пойти на уступки ФРГ - этот вопрос не оставлял руководителей ФРГ.

...и что они означают

Переговоры в Москве сложились, по признанию немецких участников, гораздо благоприятнее, чем они ожидали. На встрече в узком составе М.С.Горбачев сделал заявление, которое Г.Коль воспринял как сенсацию. Страницу газеты "Правда", где на следующий день было опубликовано заявление советского лидера, помощник канцлера Х.Тельчик бережно сохранит, поместит в рамку и повесит на стене своего кабинета как ценный сувенир.

Что же так обрадовало немецких гостей? В сообщении ТАСС, опубликованном "Правдой" 11 февраля 1990 года, говорилось:

-М.С.Горбачев констатировал - и канцлер с ним согласился, - что сейчас между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по поводу того, что вопрос о единстве немецкой нации должны решать сами немцы и сами определять свой выбор, в какие сроки, какими темпами и на каких условиях они это единство будут реализовывать".

Услышав это заявление, канцлер не мог не обрадоваться, ведь немцы фактически получали карт-бланш и полную свободу рук на внутригерманских переговорах. Немецкого гостя ожидал и другой приятный сюрприз. Когда Г.Коль заговорил о военном статусе объединенной Германии, М.С.Горбачев ответил весьма гибко. Он понимает, что для Г.Коля нейтралитет так же неприемлем, как и для других. Нейтралитет ставит рамки, которые унижают немецкий народ. М.С.Горбачев не знает, каким будет статус объединенной Германии, над этим предстоит еще подумать и "проиграть" различные возможности. Помощник канцлера Х.Тельчик записал в своем дневнике: "Еще одна сенсация: М.С.Горбачев не связывает себя окончательным решением; никаких запросов относительно цены, и уж совсем никакой угрозы. Что за встреча!" H.Teltschik. Op.cit., S. 141..

Беседа дала и еще один результат - М.С.Горбачев одобрил внесенное накануне Дж.Бейкером предложение о проведении переговоров о внешних аспектах германского единства в формате "2+4". Он согласился с канцлером, что эти вопросы должны решаться четырьмя державами совместно с ФРГ и ГДР.

Теперь переговорную гонку можно было начинать. Вехи были расставлены. На обратном пути из Москвы в Бонн в самолете канцлера было приподнятое настроение. Пошли в ход три десятка бутылок "Крымского" шампанского, приобретенные по поручению канцлера в московских ресторанах. Немецкая делегация праздновала вместе с журналистами первый успех.

Как рождался механизм "2+4"

Уже наА следующий день, 12 февраля, в Оттаве собралась первая и единственная конференция министров иностранных дел государств НАТО и Организации Варшавского договора. Она была посвящена проблеме "открытого неба", мерам по укреплению доверия в военной области. Однако в историю она вошла по совершенно иной причине. Г.-Д.Геншер поставил перед собой задачу уже на этой конференции добиться формальной договоренности о начале переговоров в формате "2+4". Дж.Бейкер активно поддержал его. Не возражали и министры иностранных дел Великобритании и Франции. Э.А.Шеварднадзе не был готов к столь быстрым темпам продвижения переговоров, но в конечном счете дал согласие на опубликование совместного заявления шести министров о начале переговоров для обсуждения "внешних аспектов достижения германского единства, включая вопросы безопасности соседних государств".

Неожиданные сложности возникли у западной "четверки" с партнерами по НАТО. "Малые" члены альянса почувствовали себя обойденными и учинили быстротекущий, но шумный бунт на натовском корабле, который возглавили министры иностранных дел Италии де Микелис и Нидерландов - Ханс ван ден Брук. Они были глубоко уязвлены тем, что их не только не пригласили участвовать в переговорах, но даже не проинформировали о проходившем в кулуарах конференции обмене мнениями, и требовали возобновления переговоров с их участием. Совместными усилиями Дж.Бейкера и Г.-Д.Геншера "бунт" был, хотя и с трудом, усмирен. Партнерам было довольно грубо сказано: вы не являетесь участниками этой игры, поскольку не входите в число держав, несущих ответственность за Германию.

Г.-Д. Геншер считает отключение "малых" государств НАТО от переговоров "2+4" своей большой победой. Он боялся, что в противном случае круг участников мог непомерно вырасти, что сделало бы невозможным оперативную выработку согласованных решений. А именно быстрым темпам работы в Бонне придавали особое значение, опасаясь, что в международной обстановке могут произойти неожиданные подвижки, непредсказуемо измениться позиция Советского Союза, что поставило бы под вопрос объединение Германии.

Все последующие недели и месяцы немецкая сторона с невероятным упорством подгоняла переговоры, стремясь под любым предлогом ускорить их завершение. Партнеры приняли предложенный темп, хотя выработке взвешенных, сбалансированных решений это никак не способствовало. В особенно сложном положении оказался Советский Союз, фактически уже лишившийся союзников, переживавший острейший внутриполитический кризис.

Поиск курса в Москве

Выработка переговорной позиции вызвала в Москве немалые трудности. Предстоящее объединение Германии непосредственным образом затрагивало стратегические интересы СССР. Не только военные, но также политические и экономические. Приходилось учитывать психологическое воздействие происходящего на общественность, и без того возбужденную и расколотую противоречиями из-за событий внутри страны. Не было единства мнений в руководстве государства и в ЦК КПСС, что влияло на работу экспертов, попадавших зачастую со своими предложениями в перекрестье острых схваток в верхах.

Разработчики старались найти оптимальный баланс, некую среднюю линию между желательным и достижимым, оказываясь под огнем критики то со стороны консерваторов - за излишнюю уступчивость, то со стороны либералов - за жесткость и негибкость. Все это крайне негативно влияло на ход работы, нередко приводило к тому, что на официальном уровне формально одобрялась твердая позиция, а на уровне переговоров "в узком кругу" она трансформировалась в мягкий "консенсусный", как тогда говорили, вариант.

Необходимость публично определить хотя бы общие рамки позиции СССР на переговорах привела к появлению 21 февраля 1990 года в "Правде" ответов М.С.Горбачева на вопросы ее корреспондента. Этот документ содержал весьма важные констатации, которые должны были служить ориентацией в ходе переговоров. В частности, были зафиксированы следующие положения:

- договоренности властей двух германских государств должны получить одобрение "четверки";

- никто не может отменить прав и ответственности четырех держав. Только они сами могут отказаться от них. Только мирный договор в международно-правовом порядке может окончательно определить статус Германии в европейской структуре;

- воссоединение Германии должно проходить с учетом недопустимости нарушения военно-стратегического баланса между ОВД и НАТО;

- задача переговоров "2+4" состоит в том, чтобы всесторонне и поэтапно обсудить все внешние аспекты германского воссоединения, подготовив вопрос к включению в общеевропейский процесс и к рассмотрению основ будущего мирного договора с Германией;

- добиться того, чтобы от объединения немцев Советский Союз не понес ни морального, ни политического, ни экономического ущерба.

В ответах М.С.Горбачева было, разумеется, указано и на необходимость обеспечить нерушимость границ, на недопустимость территориальных переделов.

6 марта Москву посетила правительственная делегация ГДР во главе с Г.Модровым. В опубликованном сообщении по итогам встречи с М.С.Горбачевым излагалась позиция Советского Союза по статусу объединенной Германии. "Со всей определенностью было заявлено, - говорилось в сообщении, - о неприемлемости включения будущей Германии в НАТО, какие бы оговорки при этом ни делались. Нельзя допустить действий, которые вели бы к слому сложившегося в Европе равновесия - основы стабильности и безопасности, взаимного доверия и сотрудничества". Еще более определенно высказался по этому вопросу М.С.Горбачев в интервью журналистам ТАСС и телевидения: "На это мы не можем дать согласия. Это абсолютно исключено" "Правда", 7 марта 1990 г.. Выход М.С.Горбачев видел в создании новых структур европейской безопасности, в трансформации НАТО и ОВД из военно-политических в политические организации, что сделает излишним торг о том, "где быть объединенной Германии".

Впрочем, все это говорилось не столько для Г.Модрова, сколько для его преемника и советской общественности. Менее чем через две недели в ГДР должны были состояться выборы, негативный исход которых для ПДС был предопределен. В самом же Советском Союзе подобные отдававшие металлом декларации должны были успокоить внутреннюю оппозицию. Правда, длительного эффекта это не дало.

Подготовка к переговорам "шестерки"

Март-апрель 1990 года потенциальные участники переговоров посвятили двусторонним консультациям и выработке своих переговорных позиций. Контакты на рабочем уровне подтвердили, что основные трудности на переговорах возникнут вокруг вопросов о военном статусе объединенной Германии, о форме и содержании документа, призванного подвести окончательную черту под второй мировой войной, о сопрягаемости переговоров по внутренним и внешним аспектам объединения и реализации прав и ответственности четырех держав. Спорными оставались и процедурные вопросы переговоров " повестка дня, темпы, место проведения.

21 марта 1990 года в Виндхуке встретились Э.А.Шеварднадзе, Г.-Д.Геншер и Дж.Бейкер, прибывшие туда по случаю торжеств, связанных с провозглашением независимости Намибии. Участие в этом празднике они использовали для проведения неформальных бесед с целью сближения позиций к предстоящим переговорам. Встречи проходили раздельно, как обычно, в узком кругу, с участием только помощников и переводчиков. Судя по последующим описаниям, разговоры были откровенными и позволили по многим вопросам приблизиться к согласию.

Г.-Д.Геншер в своих воспоминаниях отмечал, что главным в беседе с советским министром он сделал вопрос о мирном договоре. Он категорически отверг идею подписания такого документа, аргументируя тем, что после окончания войны прошло полвека, вопросы, обычно подлежащие урегулированию в мирном договоре, решены за это время иным способом. Кроме того, выработка мирного договора потребовала бы включения в переговоры всех многочисленных участников войны, что затянуло бы весь процесс на долгое время и вообще поставило бы под вопрос возможность договоренности. Главное же, что беспокоило Г.-Д.Геншера, это неизбежное в таком случае затягивание процесса объединения Германии с неопределенными перспективами на будущее.

Как можно понять Г.-Д.Геншера, его собеседник защищал идею мирного договора довольно вяло и делал это главным образом потому, что испытывал сильное давление в своей стране со стороны сил, упрекавших его в сдаче важных внешнеполитических позиций. Внутренне он, видимо, понимал, что пробиться с этой идеей на переговорах не удастся и надо искать способы, чтобы трансформировать ее в иную, более перспективную позицию. Разговор Э.А.Шеварднадзе с Г.-Д.Геншером привел в конечном счете к тому, что советской стороной тема подписания мирного договора фактически была спущена на тормозах. В ходе дальнейших переговоров советские представители еще продолжали использовать в своих проектах этот термин. Однако уже в конце апреля в ходе визита в Москву правительственной делегации ГДР, возглавляемой Лотаром де Мэзьером, впервые была использована формулировка "мирный договор или адекватный ему акт об окончательном мирном урегулировании". Логика переговорного процесса и в этом вопросе сработала на позицию ФРГ.

Обсуждение темы военного статуса объединенной Германии ясного результата не дало. Были обозначены официальные позиции. Г.-Д.Геншер принялся разъяснять, почему Германия не может согласиться с нейтральным статусом и какие преимущества принесет Советскому Союзу объединение Германии, даже если она останется в НАТО, говорил о широких перспективах экономического сотрудничества, важности прогресса на переговорах о разоружении в Вене и т.п.

Ответ Э.А.Шеварднадзе не слишком разочаровал Г.-Д.Геншера, который умел улавливать позитивные нюансы даже в негативных, казалось бы, ответах. Советский министр сказал, что понимает невозможность для ФРГ выйти из НАТО. В то же время и Советский Союз не может согласиться с роспуском ОВД, поскольку это приведет к нарушению баланса сил между Востоком и Западом. Из слов советского министра Г.-Д.Геншер сделал заключение, что его собеседник не считает реальным выход ФРГ из НАТО, в то же время он опасается распада ОВД, считая его весьма вероятным. Что же касается объединения Германии, то эта перспектива является для Э.А.Шеварднадзе совершенно очевидной. Столь же неизбежен вывод советских войск из Германии. Вопрос о военном статусе объединенной Германии остался все же открытым. Переговоры только начинались.

Трудно сказать, сложились ли у Г.-Д.Геншера подобные оценки непосредственно в ходе встречи с советским министром. Возможно, они приобрели столь однозначную форму позже, когда немецкий министр писал свои мемуары и прошлое оценивалось уже через призму последующих событий. Но в конечном счете важны не впечатления, а результат развития.

Тем временем правительство ФРГ проявляло все большую обеспокоенность графиком проведения переговоров как с ГДР, так и в рамках механизма "2+4". В Бонне явно торопились и не скрывали этого. На 2 декабря были назначены выборы в Бундестаг ФРГ. Лидеры правящей коалиции ХДС/ХСС - СвДП рассчитывали, что это будут уже выборы в парламент объединенной Германии, и надеялись, что они обеспечат ей убедительную победу как на западе, так и на востоке страны на волне всеобщей эйфории по случаю объединения. Следовательно, необходимо было завершить все переговоры заблаговременно, чтобы объединение Германии не "провисло" на заключительном этапе, что могло бы сильно повредить престижу правящих партий и их руководителей.

К ускорению переговоров побуждало и то, что 19-21 ноября 1990 года в Париже должна была состояться конференция глав государств и правительств государств - участников СБСЕ. В правительстве ФРГ опасались, что незавершенность процесса объединения Германии к этому сроку может превратить встречу на высшем уровне в Париже в своего рода мирную конференцию по германскому урегулированию, чего в Бонне стремились всеми силами избежать. Парижская конференция должна была лишь "принять к сведению" результаты работы государств "шестерки", не более того.

Руководители ФРГ целенаправленно использовали свои контакты с лидерами США, Великобритании и Франции, для того чтобы склонить их к поддержке немецкого графика проведения переговоров, и в конце концов добились его принятия в качестве согласованного варианта всех западных участников. Соответствующая работа велась и с советскими руководителями. Играли на их опасениях относительно дестабилизации положения в ГДР и возможных осложнений вокруг расквартированных там частей Советской армии. После трагических событий на Кавказе и в Прибалтике московское руководство категорически не желало оказаться перед необходимостью принимать какие-либо непопулярные решения, связанные с вовлечением армии, тем более за пределами границ СССР. Поэтому в Москве к рассуждениям немецких политиков внимательно прислушивались и в конечном счете втянулись в переговорную гонку, хотя ни по стратегическим, ни по тактическим соображениям интересы СССР не требовали ускоренных темпов переговоров. Скорее наоборот.

Переговоры начались

Май-июнь 1990 года были до предела насыщены международными контактами на высшем и высоком уровне, не говоря уже о рабочих встречах экспертов. Германская тематика занимала центральное место. В Москве побывали Президент Франции Ф.Миттеран и премьер-министр Великобритании М.Тэтчер. Президент М.С.Горбачев посетил США и Канаду. Шесть раз встретились друг с другом Э.А.Шеварднадзе и Г.-Д.Геншер, не менее частыми были контакты советского министра с Дж.Бейкером. Неоднократно в Москву приезжали руководители ГДР.

Начал работу механизм "2+4". После подготовительных встреч экспертов 5 мая в Бонне прошла первая встреча министров иностранных дел "шестерки". В большом конференц-зале МИД ФРГ за специально изготовленным круглым синим столом, который поместили затем в качестве экспоната в музей немецкой истории в Бонне, расположились шесть делегаций. По праву хозяина Г.-Д. Геншер занял место лицом к входу, поместив напротив себя Э.А.Шеварднадзе. Немецкий министр придавал значение именно такому размещению, призванному, видимо, подчеркнуть особую роль ФРГ. Немцы уже не сидели за приставным столом, как это было 35 лет назад в Женеве, а занимали председательское место. Времена изменились. Впрочем, никто и не собирался как-либо дискриминировать немецкие делегации. ФРГ и ГДР давно были равноправными партнерами в международном сообществе, членами ООН. Мнительность Бонна на этот счет была явно излишней.

Г.-Д.Геншер открыл встречу тщательно отработанной, взвешенной речью, постаравшись в самом благоприятном свете представить позицию ФРГ и не дать повода для полемики. Спорные места он обошел, не умолчав лишь о намерении немцев воспользоваться своим правом свободного выбора союза, к которому хотела бы присоединиться объединенная Германия, и прямо назвав этот союз - НАТО. Все с напряженным вниманием ждали выступления Э.А.Шеварднадзе.

Речь советского министра была сбалансированной, спокойной и содержала все основные элементы официальной позиции СССР на тот период. Он отметил происшедшие в Европе после войны изменения, ориентированность немцев на мир и сотрудничество, уверенность в том, что объединенная Германия займет достойное место в семье европейских народов. Было подчеркнуто значение Потсдамского соглашения, прав и ответственности четырех держав, важность честного определения военного статуса Германии, гарантий нерушимости европейских границ.

Э.А.Шеварднадзе твердо заявил, что членство объединенной Германии в НАТО неприемлемо, подчеркнув, что такое решение существенно затронуло бы интересы безопасности СССР, нарушило соотношение сил в Европе и создало бы для СССР опасную военно-стратегическую ситуацию. Довольно суровая оценка была дана политике блока НАТО, что, естественно, заставило поморщиться западных партнеров. Правда, они отмечали, что в последующих доверительных беседах позиция советского министра оказалась существенно более гибкой.

Насторожило западных партнеров пожелание советской стороны расстыковать внутренние и внешние аспекты германского единства. Оно обосновывалось тем, что переходные периоды для них могут иметь разную продолжительность, для внешних аспектов - более длительную, чтобы спокойно решить все международные проблемы, связанные с объединением Германии и пребыванием на ее территории советских войск.

Э.А.Шеварднадзе высказался за то, чтобы ввести решение международных вопросов германского единства в контекст общеевропейского процесса, а в повестку дня встречи "2+4" включить данную тему в качестве отдельного пункта.

Такой подход явно не устраивал правительство ФРГ. В Бонне были настроены на то, чтобы завершить переговоры "2+4" еще до объединения, чтобы новая Германия не была обременена ограничениями, вытекающими из прав и ответственности четырех держав. Г.-Д.Геншер изложил эту позицию в повторном выступлении. Западные союзники и новый министр иностранных дел ГДР М.Меккель поддержали его. Э.А.Шеварднадзе снял свое предложение.

Идея советского министра о "расстыковке" отражала немалое брожение умов в руководстве МИД в то время. С одной стороны, в Москве не хотели допустить, чтобы процесс объединения завершился без урегулирования внешних аспектов, то есть без договорного фиксирования обязательств Германии по ключевым вопросам безопасности - границы, военный статус, ориентация на мир и сотрудничество и т.д. Это требовало завершения переговорного процесса по внешним аспектам до реального объединения Германии. С другой стороны, вполне естественным было стремление включить переговоры по внешним аспектам германского единства в общеевропейские рамки, "синхронизировав" их с решением об углублении хельсинкского процесса, укреплении безопасности и сотрудничества на континенте. Реализация такого масштабного замысла требовала значительно больше времени, следовательно, и урегулирование внешних аспектов объединения получало бы иной временной график. Актуальным становился бы переходный период, в течение которого можно было без спешки решать весьма острые для СССР вопросы, в том числе связанные с выводом советских войск с территории ГДР, сопрягать этот процесс с сокращением иностранного военного присутствия в ФРГ.

Идея "синхронизации" приобретала для советского руководства особую привлекательность и по другой причине. В Кремле постепенно осознавали, что перспектива включения объединенной Германии в НАТО весьма реальна. За это единым фронтом выступали западные партнеры, сама ФРГ и даже новые руководители Венгрии, Польши и Чехословакии, то есть государств, входивших в существовавшую еще Организацию Варшавского договора. По свидетельству Г.-Д.Геншера, они проявляли по меньшей мере "понимание" такого развития.

Открыто согласиться с включением объединенной Германии в НАТО М.С.Горбачев и Э.А.Шеварднадзе никак не могли. Это означало бы, что они дезавуируют свою собственную позицию. Да и в Советском Союзе это вызвало бы острую негативную реакцию и критику в их адрес. Начались поиски выхода из крайне сложной и неприятной ситуации. Идея "синхронизации" оказалась весьма кстати. Она была развита и подкреплена предложениями о "трансформации" военных блоков, постепенном превращении их в политические организации, что снимало бы, как надеялись в Кремле, остроту вопроса о членстве Германии в НАТО.

Личная дипломатия, поиски, баланса

В мае-июне 1990 года в ходе активных дипломатических контактов советское руководство настойчиво продвигало свою двуединую позицию - жестко требовать отказа от включения ФРГ в НАТО и одновременно популяризировать свои предложения по "синхронизации". Завязалась сложная политическая игра, в которую включились и западные партнеры.

23 мая в здании советского представительства в Женеве Э.А.Шеварднадзе и Г.-Д.Геншер провели обстоятельный разговор по всему комплексу проблем, возникших в связи с предстоящим объединением Германии. В центре разговора была тема военного статуса ФРГ. Г.-Д.Геншер подробно описал эту беседу в своих мемуарах.

Э.А.Шеварднадзе вновь и вновь обращал внимание на невозможность для советского руководства согласиться с включением объединенной Германии в НАТО. Он откровенно говорил о больших внутренних трудностях, с которыми сталкивается советское руководство. Э.А.Шеварднадзе предложил рассмотреть целый ряд альтернатив: совместное членство в НАТО и ОВД, выход из военных блоков, одновременный роспуск НАТО и ОВД, договор между НАТО и ОВД об ассоциации. Г.-Д.Геншер воспринял все эти предложения как свидетельство безысходности, в которой оказалось советское руководство. Последующий разговор позволил, однако, прийти к взаимопониманию относительно того, что выход надо искать в изменении отношений между НАТО и Варшавским договором, устранении элементов конфронтации, в трансформации военных блоков при одновременном усилении роли СБСЕ. Г.-Д.Геншер почувствовал, что таким путем можно облегчить для руководства СССР переход на более гибкую позицию, которая в конечном счете приведет к согласию на членство Германии в НАТО H.-D.Genscher. Op. cit., S. 788-796..

С этого времени сложилось фактическое взаимодействие в продвижении идеи трансформации военных блоков, которая настойчиво внедрялась средствами публичной дипломатии и пропаганды. Однако официально вопрос о НАТО все еще оставался подвешенным.

Э.А.Шеварднадзе в беседе поднял и вопрос о военных ограничениях для объединенной Германии, предложив установить верхнюю границу численности бундесвера в 200-250 тыс. человек и решить этот вопрос в рамках переговоров "2+4". Были названы также другие проблемы, решения которых Советский Союз ожидает от переговоров: признание законности мер, осуществленных властями четырех держав в период оккупации, включая национализацию собственности, компенсацию угнанным в Германию советским гражданам, сохранение военных могил и памятников, действенность для объединенной Германии договоров, заключенных ГДР и ФРГ.

Г.-Д.Геншер выразил готовность к сокращению численности бундесвера, оговорив, однако, что это может происходить лишь в контексте договоренностей на происходящих в Вене переговорах об обычных вооруженных силах в Европе. Речь не может, дескать, идти об установлении односторонних военных ограничений для Германии. Кроме того, он счел неприемлемым названный Э.А.Шеварднадзе потолок в 200-250 тыс. человек, сославшись, впрочем, на то, что численность вооруженных сил объединенной Германии может быть ниже нынешней численности бундесвера.

По другим вопросам ответы Г.-Д.Геншера были уклончиво доброжелательными. Он сослался на ведущиеся переговоры и подтвердил готовность ФРГ к справедливому урегулированию.

Г.-Д.Геншер в своих "Воспоминаниях" отмечает, что встреча в Женеве позволила существенно укрепить взаимное доверие в отношениях с Э.А.Шеварднадзе и создать предпосылки для договоренностей в ходе дальнейших переговоров. Он не упустил случая упомянуть о том, что в беседе наедине по поручению канцлера сообщил советскому министру о готовности оказать СССР финансовую помощь. Это был сознательный жест доброй воли в ответ на очередное обращение советского руководства.

25 мая в Москву прибыл Ф.Миттеран. По его собственному признанию, 70 процентов времени его бесед с М.С.Горбачевым были посвящены объединению Германии. Неудивительно, что в центре внимания был вопрос о ее военном статусе, о НАТО. М.С.Горбачев настойчиво внушал французскому президенту, насколько важно найти решение, не провоцирующее негативных эмоций в Советском Союзе, не ущемляющее интересы его безопасности. Вновь и вновь собеседники возвращались к теме синхронизации объединения Германии с созданием новых структур безопасности в Европе. Рассматривалась и идея Миттерана о европейской конфедерации, хотя ее расплывчатость и не позволяла выстроить какую-либо рациональную программу практических действий.

Заключительная пресс-конференция, на которой М.С.Горбачев и Ф.Миттеран пространно отвечали на вопросы атаковавших их журналистов, показала, что добиться прорыва, побудить французского президента занять негативную позицию в отношении членства Германии в НАТО советскому руководителю так и не удалось. "Германия должна сама сделать выбор. Она не может быть суверенной наполовину", - заявил Ф.Миттеран. Позиция западных партнеров сформировалась, и Миттеран выдерживал ее при всей обтекаемости и самобытности его формулировок. Налет разочарования лежал на высказываниях М.С.Горбачева. У президента вырвалась более чем примечательная фраза. "Я думаю, - заявил он, - если нынешнее поколение политиков окажется не на высоте, то запомнят их в истории надолго. Но запомнят как людей, которые оказались неспособными повести процесс, который сами они и начали" "Правда", 27 мая 1990 г..

В то время делать вывод о справедливости этих слов было еще рано, хотя и тогда они уже резали слух и звучали как невольное пророчество.

Одна из последних попыток добиться у западных партнеров хотя бы сдержанной позиции в вопросе о членстве Германии в НАТО была предпринята 1-3 июня 1990 года в ходе визита М.С.Горбачева в США. Однако Президент Дж.Буш не намерен был уступать. Он окончательно утвердился в убеждении, что советскому руководству в сложившейся ситуации придется смириться с членством объединенной Германии в НАТО и речь может идти лишь о том, чтобы сделать этот шаг менее болезненным и не спровоцировать перехода Москвы на жесткий курс противостояния.

Высказывания М.С.Горбачева о том, что необходимо увязать объединение Германии с общеевропейским процессом, скоординировать их по времени, об имеющихся для этого вариантах действий (например, заключение специального соглашения между НАТО и ОВД) были выслушаны с вниманием и благосклонностью. Однако на пресс-конференции по итогам визита Дж.Буш заявил, что объединенная Германия должна быть полноправным членом НАТО. Он признал, что М.С.Горбачев не разделяет этого мнения. "Однако, - продолжал президент, - мы полностью согласились, что вопрос о членстве в альянсе в соответствии с Заключительным актом Хельсинкского совещания должны решать сами немцы". М.С.Горбачев не возражал против этой констатации.

В Бонне с удовлетворением встретили информацию об итогах бесед в Вашингтоне, расценив их как "шаг вперед".

Ссылки на хельсинкский Заключительный акт для подтверждения права каждого государства самостоятельно решать вопрос о вступлении в то или иное межгосударственное объединение прочно вошли в арсенал западной дипломатии. Характерно, что на это же право ссылались и в 1997 году при рассмотрении заявок Польши, Чехии и Венгрии (наряду с другими государствами Восточной Европы) на вступление в НАТО. Действительно, этот тезис присутствует в документах ОБСЕ. Но он не исчерпывает их содержания. Общепризнанно, что эти документы должны рассматриваться в комплексе. Вычленение одного положения способно разрушить взаимосвязь всего набора принципов, составляющих сложный баланс интересов. Кроме того, нельзя не учитывать специфику ситуации, в которой находилась Германия, прежде всего наличие Потсдамского соглашения, а также тот факт, что расширение НАТО за счет ГДР напрямую затрагивало интересы безопасности Советского Союза, и решать этот вопрос вопреки его мнению было по меньшей мере некорректно.

Трансформация НАТО и Организации Варшавского договора - маневр соперников, ставших партнерами

Линия на трансформацию военных блоков, на их "сближение" стала между тем форсированно проводиться в жизнь в пределах Организации Варшавского договора. К этому времени новые руководители восточноевропейских стран были готовы пойти гораздо дальше. Свое членство в ОВД они рассматривали как обузу, как источник обязательств перед Советским Союзом и друг перед другом, от которых они хотели поскорее освободиться. По существу, ставился вопрос о роспуске Организации Варшавского договора.

В то время такое решение представлялось, однако, явно неуместным. В нем не были заинтересованы и на Западе, поскольку немедленный роспуск ОВД ломал всю концепцию включения объединенной Германии в НАТО, основанную на идее трансформации военных блоков, превращении их в политические организации. Было ясно, что роспуск ОВД произойдет при первом же удобном случае, однако общественность до поры до времени не хотели тревожить такой перспективой. В заключительном коммюнике заседания Политического консультативного комитета Организации Варшавского договора 7 июня 1990 года, текст которого был согласован с большим трудом, было объявлено лишь о решении "приступить к пересмотру характера, функций и деятельности Варшавского договора, а также к осуществлению преобразования ОВД в договор суверенных, равноправных государств, построенный на демократической основе" "Правда", 8 июня 1990 г.. Поручалось к концу октября подготовить соответствующие предложения, которые Политический консультативный комитет должен был рассмотреть до конца ноября. Поставленная задача была выполнена весьма своеобразно. В следующем году Организация Варшавского договора самораспустилась. Но к этому времени Германия уже была объединена.

Тем не менее заседание ПКК, состоявшееся 7 июня, послужило отправной точкой политической комбинации, которая проложила, по крайней мере в глазах ее участников, дорогу к преодолению кризиса вокруг проблемы участия Германии в НАТО. Уже на следующий день, 8 июня в Тёрнбери (Шотландия) открылась весенняя сессия Совета НАТО на уровне министров иностранных дел. Министры приняли заявление, в котором приветствовали опубликованный накануне документ ПКК Варшавского договора и высказались за расширение и углубление политического диалога с государствами ОВД, за поиск новых форм и структур сотрудничества на континенте. Было сказано, что НАТО протягивает СССР и другим европейским государствам "руку дружбы и сотрудничества".

Вслед за документом, принятым в Тёрнбери, на встрече руководителей стран НАТО в Лондоне 6 июля было опубликовано развернутое Лондонское заявление, содержавшее программу мер по расширению мирного сотрудничества в Европе. Этим заявлением провозглашалось начало трансформации НАТО, и предлагался довольно обширный набор конкретных шагов по укреплению сотрудничества с государствами ОВД, включая подготовку совместного заявления о ненападении, учреждение представительств СССР и восточноевропейских государств при НАТО, развитие контактов в военной области и т.д.

Лондонское заявление было призвано облегчить советскому руководству выработку согласованной позиции по военному статусу объединенной Германии, укрепить позиции в условиях нараставшей критики его политики в германском вопросе среди общественности, а также в КПСС. Однако смысл Лондонского заявления этим не исчерпывался. На Западе уже понимали, что распад Организации Варшавского договора не за горами, и новые руководители в восточноевропейских странах скоро начнут все дальше отходить от Советского Союза и искать пути для установления тесных связей с Западом. Этот путь им открывало Лондонское заявление. Создавалась ситуация, прихода которой на Западе не только давно ждали, но и активно способствовали ее приближению.

Для Бонна смысл заявления состоял еще в том, чтобы ускорить выработку договоренностей на переговорах "2+4", убрать остающиеся препятствия. Эту функцию Лондонское заявление в значительной степени также выполнило.

Вновь личная дипломати

Продвижению переговорного процесса "шестерки" существенно помогли встречи Г.-Д.Геншера с Э.А.Шеварднадзе, состоявшиеся 6 июня в Копенгагене, 11 июня - в Бресте и 18 июня - в Мюнстере. Столь интенсивные контакты еще больше сблизили двух политиков. Не случайно Г.-Д.Геншер в своих воспоминаниях написал: "Часто нам было достаточно обменяться короткими взглядами, чтобы придти к взаимному согласию" H.-D.Genscher. Op. cit., S. 804..

Разумеется, одних взглядов было все же недостаточно. Взаимное согласие надо было фиксировать на бумаге, облекать в договорную форму, причем таким образом, чтобы выработанный текст оказался приемлемым для тех, кто принимал окончательное решение в обеих странах. Поэтому согласование позиций даже при высокой степени взаимопонимания между основными партнерами продвигалось трудно. В вопросе членства Германии в НАТО Г.-Д.Геншер не шел ни на какие уступки, считая, что Лондонское заявление будет вполне достаточной компенсацией для Москвы. На встрече в Бресте он отклонил и предложенный ранее советским министром потолок для германских вооруженных сил в 200-250 тыс. человек, предложив принять уровень в 350-400 тыс. человек. Категорические возражения вызвали и предложения Э.А.Шеварднадзе согласовать переходный период, в течение которого будет происходить реализация решений "шестерки" и демонтаж прав четырех держав.

Встреча в Мюнстере должна была расчистить путь ко второму этапу работы механизма "2+4". Обстановка располагала к этому. Место встречи было выбрано не случайно. В октябре 1648 года в Мюнстере был подписан Вестфальский мирный договор, положивший конец Тридцатилетней войне в Европе. Исторические аналогии настраивали собеседников на согласие. Но германский министр в главных вопросах продолжал стоять на своем. Переговоры застопорились. Намек на уступки последовал от Э.А.Шеварднадзе. Его помощник передал сотруднику Г.-Д.Геншера макет документа для предстоящей берлинской встречи "шестерки", в котором отсутствовала идея переходного периода. Г.-Д.Геншер остался доволен встречей в Мюнстере. Он усмотрел в ней признак того, что советская сторона будет и дальше двигаться по пути компромиссов.

Неожиданность в Берлине - эпизод без продолжения

Тем большим было разочарование, когда 22 июня на второй встрече "2+4" в Берлине Э.А.Шеварднадзе представил советский проект договора об окончательном урегулировании, в котором были сформулированы весьма жесткие обязательства для Германии. Г.-Д.Геншера и Дж.Бейкера заметно обескуражил представленный документ, в котором они не обнаружили положений, с их точки зрения, уже согласованных в ходе состоявшихся ранее контактов. Они объяснили это тем, что в преддверии XXVIII съезда КПСС Э.А.Шеварднадзе хотел продемонстрировать твердость своей позиции на переговорах "шестерки", чтобы избежать дополнительного обострения критики в свой адрес на этом партийном форуме и не спровоцировать принятия на нем решений, способных сузить его свободу действий и осложнить согласование договора.

Осознавая внутриполитическую мотивацию позиции, изложенной Э.А.Шеварднадзе в Берлине, западные партнеры "для острастки" запустили в оборот версию, согласно которой механизм "2+4" в случае неуступчивости СССР может легко превратиться в "1+5". Тем самым Москве давалось понять, что объединение Германии может состояться и без согласия СССР. Немцам, мол, достаточно одобрения трех западных держав. Конечно, это был блеф. Германское урегулирование без участия СССР не было бы прочным, не имело исторического будущего и могло вызвать лишь новую напряженность в Европе. Существенный удар был бы нанесен и по позициям команды М.С.Горбачева в Советском Союзе, чего на Западе вовсе не хотели. Тем не менее сторонники "компромиссной" линии в советском руководстве получали дополнительный аргумент, весомость которого представлялась им тем более значительной, чем сложнее становилось финансово-экономическое положение страны.

Конец июня - начало июля 1990 года правительство ФРГ использовало для дальнейшей консолидации позиции западных партнеров на переговорах с СССР. С этой целью в полной мере были использованы встречи на высшем уровне государств ЕС в Дублине 25-26 июня, НАТО - в Лондоне 5-6 июля и встреча "большой семерки" в Хьюстоне 8-11 июля. ФРГ и ее западные партнеры выходили на заключительную стадию переговоров с Советским Союзом с согласованной в деталях линией, демонстрируя высокую степень готовности к взаимодействию.

Советский Союз находился в более сложном положении. О какой-либо согласованной позиции в рамках Организации Варшавского договора говорить уже не приходилось. Делегация ГДР, в составе которой работали советники из ФРГ, практически координировала свою линию с Бонном, а не с Москвой. В руководящих кругах Советского Союза сохранялись значительные разногласия по многим аспектам германского урегулирования. На состоявшемся в начале июля XXVIII съезде КПСС Э.А.Шеварднадзе пришлось выслушать немало острой критики в свой адрес со стороны делегатов, причем половина обращенных к нему вопросов касалась германской тематики. На выборах в состав ЦК против него было подано необычайно большое число голосов. Министр нервничал. Объясняя и защищая свою позицию, он испытывал все больший дефицит аргументов, чувствуя, что они не доходят до сознания тех, кого должны были убедить. Лишь полная безысходность могла породить такое, например, его заявление на съезде: "Наши расчеты показывают, что в нынешней пятилетке суммарный "мирный дивиденд" от реализации внешнеполитического курса, основанного на новом мышлении, может составить 240-250 млрд. рублей".

Бессмысленно спрашивать, куда испарились эти дивиденды и почему они обернулись в последующие годы гигантской внешней задолженностью СССР и России.

Все больше стал ощущаться цейтнот, в который поставили себя участники переговоров, уступив настойчивым устремлениям правительства ФРГ завершить их к осени 1990 года. На 31 августа было назначено подписание Договора об объединении ФРГ и ГДР, на 12 сентября - Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии, на 3 октября назначены торжества в Берлине по случаю объединения Германии, на 20 ноября - встреча на высшем уровне СБСЕ, на 2 декабря - выборы в Бундестаг ФРГ. Канцлер Г.Коль стремился к тому, чтобы выборы проходили уже в объединенной Германии. Это давало бы ему несомненные преимущества перед социал-демократическими конкурентами.

Обстановка со дня на день нагнеталась. На участников переговоров давила взятая ими на себя обязанность непременно закончить работу к установленному сроку. Согласовывать в таких условиях договорные формулировки значило обрекать себя на риск неизбежных огрехов, появление нечетких, приблизительных текстов. А ведь оставались еще открытыми многие ключевые положения итогового документа "шестерки".

"Прорыв" на Кавказе

Вечером 14 июля в Москву прилетели канцлер ФРГ Г.Коль и министры - иностранных дел Г.-Д.Геншер и финансов Т.Вайгель в сопровождении делегации немецких экспертов. На следующий день в особняке МИД СССР на ул. Алексея Толстого (ныне Спиридоновка) начались переговоры, которые должны были расставить все точки в вопросе о статусе объединенной Германии и ее отношениях с Советским Союзом. Им предшествовала двухчасовая встреча М.С.Горбачева с Г.Колем в присутствии лишь помощников и переводчиков. Она, как, впрочем, и вся поездка, подробно описана в воспоминаниях канцлера, его помощника Х.Тельчика и других немецких участников. В немецком сборнике документов опубликована и сама запись этого разговора. Квинтэссенцией беседы стало фактическое согласие советского президента с тем, чтобы ФРГ после объединения осталась в НАТО. Предложенная им формула предусматривала, однако, что на переходный период, пока на немецкой земле будут оставаться советские войска, территория ГДР не будет входить в сферу НАТО.

Первая часть заявления президента обрадовала Г.Коля. Он воспринял услышанное как "прорыв". Однако вторая часть вызвала у него настороженность. Он усмотрел в словах собеседника признак того, что объединенная Германия все же не обретет полного суверенитета, а в ходе последующих переговоров об условиях пребывания советских войск СССР сможет сохранить в своих руках возможности для давления и в вопросе о членстве Германии в НАТО. Канцлер хотел полной ясности и настойчиво добивался ее у М.С.Горбачева. Ответ он получил лишь косвенный. Президент сказал, что предстоит совместный полет на Кавказ. В горном воздухе многое, дескать, видится яснее.

Г.Коля не удовлетворила столь неопределенная перспектива. Он продолжал настаивать и заявил, что полетит на юг только в том случае, если в итоге бесед Германия получит полный суверенитет. Упорство гостя граничило с бесцеремонностью и явно коробило президента. Прямого ответа он так и не дал, но предложил все же полететь на Кавказ. Г.Колю стало ясно, что согласие будет получено. В тот же день обе делегации вылетели в Ставрополь.

В.М.Фалин, занимавший в то время пост заведующего международным отделом ЦК КПСС, свидетельствует, что ночью накануне прилета Г.Коля он беседовал по телефону с М.С.Горбачевым и изложил ему свое видение предстоящих переговоров, особенно нажимал на то, чтобы президент не давал согласия на включение объединенной Германии в НАТО. М.С.Горбачев ответил, что постарается сделать, что можно, но, по его мнению, "поезд уже ушел"V.Falin. "Politische Erinnerungen". Munchen, 1993, S. 492..

Признание президента говорит о многом. К моменту встречи в Архызе исход переговоров фактически был предрешен. Внутренняя обстановка в СССР, положение в ГДР и других государствах Восточной Европы, жесткий нажим со стороны западных партнеров оставляли советскому государственному руководству крайне ограниченный набор средств и вариантов действий. Приняв правила игры, диктуемые политикой "нового мышления", отказываясь от любых шагов, способных вызвать малейшее обострение обстановки и критику в свой адрес за рубежом, руководители СССР еще больше сузили политический коридор своих действий. Поток событий нес их все с большей скоростью, и у них оставалось все меньше шансов, а возможно, и желания, выбраться из него. До декабря 1991 года, когда в Кремле был спущен флаг Советского Союза, а М.С.Горбачев сложил с себя полномочия президента все еще могучего государства, оставалось полтора года. Однако на всех действиях высшего руководства страны уже лежала печать какой-то отрешенности и даже обреченности.

Тем не менее в Архызе по ряду вопросов переговоры шли довольно напряженно. М.С.Горбачев добивался окончательного и ясного подтверждения важных для СССР положений в предстоящем урегулировании. В частности, речь шла о том, что иностранные войска НАТО не будут развертываться на территории бывшей ГДР и там не будет размещаться ядерное оружие и средства его доставки. Канцлер согласился с этим. Президент настаивал на сокращении численности бундесвера и получил согласие Г.Коля на "потолок" в 370 тыс. человек (от более значительных сокращений канцлер категорически отказался). Убедил канцлера, что Германии необходимо оплатить расходы по пребыванию Западной группы войск (ЗГВ) на немецкой территории (правда, в течение четырех, а не пяти лет и в меньших размерах, чем надеялся) и по ее выводу на родину, включая строительство квартир для военнослужащих ЗГВ.

Все это должно было уравновесить согласие на членство объединенной Германии в НАТО и на размещение в бывшей ГДР не интегрированных в НАТО частей бндесвера непосредственно после объединения.

Встреча в Архызе практически открыла путь к завершению переговоров "шестерки". Так она и была повсеместно воспринята. Особое воодушевление итоги встречи вызвали в политических кругах Германии, превратив надежду на скорое объединение страны в твердую уверенность.

На следующий день, 17 июля, в Париже открылась третья встреча министров иностранных дел "шестерки". Э.А.Шеварднадзе и Г.-Д.Геншер прибыли во французскую столицу прямо из Минеральных Вод под впечатлением только что закончившихся переговоров. Достигнутые в Архызе договоренности предопределили ход парижской встречи. Спорить фактически было уже не о чем. Работа над итоговым документом "шестерки" быстро двигалась к завершению. У немецких участников укрепилась убежденность, что все закончится в срок, до 3 октября, а поставленные цели будут достигнуты. В Париже был согласован и остававшийся открытым вопрос о подписании германо-польского договора о границе, который должен был на двусторонней основе подкрепить положения об окончательном характере германских границ, согласованные "шестеркой" для Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии. Для этого на заседание "шестерки" был приглашен польский министр иностранных дел К.Скубишевский.

Быстрое продвижение на переговорах Э.А.Шеварднадзе мотивировал тем, что достигнут значительный прогресс в рамках СБСЕ, а также в процессе трансформации ОВД и НАТО. Этот вывод оказался, впрочем, правильным лишь для Организации Варшавского договора, участники которой практически уже стояли на пороге самороспуска, что в действительности и стало финалом "трансформации". Что же касается НАТО, то после декларации о намерениях, провозглашенной в Лондоне, конкретные дела приобрели весьма своеобразное направление. НАТО не только сохранило все основные установки и характеристики военно-политического блока, но и "трансформи-ровалось" за счет привлечения новых членов и продвижения сферы своего действия на восток Европы. Летом 1990 года на возможность подобного расширения НАТО никто не решался даже намекать. Более того, звучали заверения, что структуры НАТО не передвинутся за линию границы между ФРГ и ГДР. Всего через пару лет об этих заверениях было забыто.

Финиш в Москве

Результаты переговоров "шестерки" позволили подтвердить дату их завершения и подписания Договора об окончательном урегулировании - 12 сентября в Москве. На уровне экспертов шла окончательная отработка текста договора. Параллельно велась подготовка советско-германского Договора о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве, который было условлено парафировать в тот же день - 12 сентября, а также Соглашения между СССР и ФРГ о некоторых переходных мерах и Договора о пребывании и выводе советских войск из Германии. История этих переговоров полна острых, даже драматических моментов, но это самостоятельная тема.

Вокруг Договора об окончательном урегулировании споры шли до последнего момента. К середине августа с немецкой стороны в переговорный процесс был "вброшен" вопрос о приостановке прав и ответственности четырех держав уже с момента фактического объединения Германии. Дело в том, что указанные права и ответственность по Договору об окончательном урегулировании должны были исчерпать себя с ратификацией и вступлением его в силу. В Бонне, однако, не хотели, чтобы объединенная Германия в течение даже короткого времени до вступления договора в силу оставалась под четырехсторонним контролем.

16-17 августа Г.-Д.Геншер в ходе переговоров в Москве добился согласия с этим пожеланием. Советский министр уступил настойчивости Г.-Д.Геншера и в другом вопросе. Он принял предложенную схему оформления обязательства ФРГ о сокращении бундесвера, которая предусматривала, что соответствующее заявление будет сделано на переговорах в Вене, а не на встрече "шестерки". Руководство ФРГ не хотело делать это обязательство частью окончательного мирного урегулирования, предпочитая "вписать" его в общее соглашение о сокращении вооруженных сил и вооружений в Европе.

В Москве еще раз был также рассмотрен вопрос, которому суждено было на долгие годы после воссоединения стать серьезным раздражителем в отношениях между правительством ФРГ и наследниками латифундистов и бывших нацистов, лишенных собственности в соответствии с союзническими решениями в период 1945-1949 годов. С советской стороны была подтверждена позиция, согласно которой принятые в те годы меры не подлежали пересмотру. Г.-Д.Геншер не возражал против этого, хотя и ссылался на необходимость оставить немецкому судопроизводству возможность компенсировать собственность лицам, которые сами утратили ее в результате нацистских преследований. Речь шла об объектах, которые после конфискации у жертв преследований перешли к нацистам, а затем были изъяты у них на основе Потсдамского соглашения.

Г.-Д.Геншер выступал и против включения этого вопроса непосредственно в текст Договора об окончательном урегулировании. Все же немецкому министру пришлось согласиться с тем, чтобы к договору были приложены письма в адрес министров иностранных дел четырех держав, подтверждающие необратимость мер, принятых в 1945-1949 годах.

Не был решен вопрос о компенсации советским гражданам, угнанным в Германию в период временной оккупации части советской территории, а также узникам концлагерей. Г.-Д.Геншер был против включения этого вопроса в Договор об окончательном урегулировании, а Э.А.Шеварднадзе не проявил настойчивости и согласился сделать его предметом отдельного урегулирования. Последующие переговоры растянулись на долгие месяцы, и лишь в 1992 году вопрос был решен, хотя размер компенсаций оказался минимальным, не соответствующим тяжести моральных и физических страданий, выпавших на долю советских граждан в фашистской неволе.

11 сентября 1990 года в Москву прилетели министры иностранных дел США, Великобритании, Франции, а также двух германских государств. На следующий день предстояло завершить работу конференции "2+4" и подписать согласованный к этому времени Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии.

Дни, предшествующие этой встрече, были, наверное, самыми горячими в советско-германских дипломатических контактах. Крайне сложными оказались вопросы о финансировании вывода войск и их пребывания в Германии, о судьбе и стоимости недвижимости и иного имущества ЗГВ. Советская сторона, подсчитав свои потребности, назвала сумму в 35-36 млрд. немецких марок. Правительство ФРГ готово было выделить 8 млрд. марок. Переговоры приобретали порой драматический характер, в них включились лично М.С.Горбачев и Г.Коль. Чувствуя опасность срыва последнего раунда переговоров "2+4", правительство ФРГ вынуждено было пересматривать свои предложения в сторону увеличения выплат. Буквально накануне московской встречи были окончательно согласованы объемы финансирования из бюджета ФРГ. Г.Коль подтвердил готовность выделить 3 млрд. марок на пребывание советских войск, 1 млрд. марок на оплату транспортных расходов, 8,5 млрд. марок на строительство квартир для военнослужащих ЗГВ, 200 млн. марок на переобучение военнослужащих. Кроме того, выделялся 3-миллиардный беспроцентный кредит. Вопрос о стоимости имущества ЗГВ оставался нерешенным.

Проработка финансовых вопросов, как и все переговоры "2+4", проходила в обстановке жесткого цейтнота, созданного ФРГ, что, разумеется, не способствовало нахождению оптимальных решений. Осталось впечатление, что в позиции ФРГ сохранялись резервы, которые можно было вскрыть при надлежащих настойчивости и упорстве с советской стороны. Однако в Москве торопились, не хотели откладывать подписание договора, считая, что отсрочка лишь обострит внутреннюю дискуссию и укрепит оппозицию разработанным документам по объединению Германии и выводу с ее территории советских войск.

Уже после того как участники встречи собрались в Москве, вечером 11 сентября на переговорах возник последний "мини-кризис". Английская делегация потребовала внесения в текст статьи 5 договора изменения, позволяющего после вывода советских войск передислоцировать на территорию бывшей ГДР воинские контингенты других государств НАТО для проведения маневров и учений. Западные партнеры решили, видимо, "под занавес" вырвать последнюю уступку у Советского Союза, явно переступив при этом рамки политической благопристойности. Советская сторона выступила против, поскольку новые предложения, по существу, взрывали договоренности, достигнутые в Архызе.

Функции посредника в урегулировании возникшего дипломатического инцидента взял на себя Г.-Д.Геншер, крайне обеспокоенный возможными негативными последствиями британской инициативы. Для правительства ФРГ срыв намеченного графика завершения переговоров был совершенно неприемлем, и германский министр взялся за дело со свойственной ему энергией. В ходе ночных двусторонних встреч и утреннего совещания министров США, Великобритании, Франции и ФРГ был подготовлен проект протокольной записи, согласно которой вопросы, касающиеся временной передислокации, передавались на "разумное" и "ответственное" решение правительства Германии с учетом интересов безопасности участников договора.

Дипломатические контакты были продолжены утром 12 сентября, что почти на два часа задержало начало встречи "шестерки". После определенных колебаний советское руководство все же дало согласие на предложенный текст протокольной записи, и министры иностранных дел шести держав, наконец, поставили свои подписи под документом, подводящим окончательную черту под второй мировой войной.

Тем не менее история переговоров об объединении Германии этим не завершилась. Предстояла ратификация подписанного договора. Как и следовало ожидать, это оказалось далеко не рутинной процедурой. В Верховном Совете СССР значительная часть депутатов была настроена против ратификации. Правительству пришлось приложить огромные усилия, чтобы убедить депутатов в необходимости ратификации. Лишь к марту 1991 года процедура утверждения парламентом договора была завершена.

Достигнутые в 1990 году результаты урегулирования германского вопроса породили немало споров и вызвали не только одобрение, но и довольно острую критику, особенно в Советском Союзе. Отзвуки ее слышны и сегодня. По понятным причинам острие критики направлено прежде всего против Президента СССР М.С.Горбачева и министра иностранных дел Э.А.Шеварднадзе как лиц, не только несших главную ответственность за внешнюю политику страны, но и лично участвовавших в переговорах с западными партнерами. Если даже допустить, что в этой критике было много справедливого, то нельзя все же не видеть, что на конечный результат переговоров повлияли не только и не столько субъективные, сколько объективные обстоятельства. Даже крупные политики, наделенные большой властью и полномочиями, не в состоянии изменить ход исторического процесса. Правда, они могут избрать более выгодную стратегию и тактику своей политики, что, в свою очередь, способно повлиять на характер и динамику происходящих событий. Разумеется, для этого необходимы политическая воля и решимость.

Столь сложный политический процесс, каким было окончательное мирное урегулирование в отношении Германии, нельзя оценивать как некий лабораторный эксперимент, вне общего контекста международной обстановки и положения в СССР. Взаимосвязь и взаимопереплетение ситуаций и факторов нередко направляли развитие в, казалось бы, непредсказуемое русло, а попытки объяснить его только личными качествами или ошибками государственных деятелей, злой волей партнеров или фатальной предопределенностью явлений никак не проясняли, почему же все произошло так, как произошло.

Еще Л.Н.Толстой обратил внимание на иррациональность попыток давать простые объяснения сложным историческим явлениям. Он писал в "Войне и мире":

"Для нас, потомков, - не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие" Л.Н.Толстой. Война и мир. Собр. соч., т. VI. М., 1980, стр. 8-9..